Все предано мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; И Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть.
Иисус Христос, Евангелие от Матфея 11,27
Савельев родился 12 марта 1934 года в СССР, в г. Холм Новгородской области первым ребенком в семье Андрея Кирилловича (умер в 1978) и Натальи Петровны (умерла в 1993) Савельевых. Впоследствии у него появились младшие сестра и брат.
Холм – крохотный городок в среднем течении реки Ловать до сих пор имеет крестьянский уклад жизни. Маленьким Савельев рано узнал тяжелый повседневный труд, помогая родителям по хозяйству. Когда ему было 7 лет, началась Великая Отечественная война, и Холм почти сразу же - летом 1941 года - захватили фашистские войска. Савельев провел долгие месяцы оккупации на освобожденной территории лесного Партизанского края на границе Новгородской и Псковской областей.
После окончания войны Савельев вновь пошел в среднюю школу в Холме, закончил ее и в 1951 году поступил в Ленинградское Высшее Военно-Морское училище имени адмирала Макарова. Их курс учился в Ленинграде и затем в грузинском Батуми, где Савельев узнал и полюбил добрые кавказские обычаи.
Еще будучи курсантом, Савельев в 1954 году вступил в Коммунистическую партию Советского Союза. После окончания учебы некоторое время он работал в научно-поисковой экспедиции на Севере, затем, вернувшись в Ленинград, в 1960 году женился на Клавдии Павловне Савельевой, с которой и прожил всю свою оставшуюся жизнь.
В 1962 году у Савельевых родилась дочь Ольга. Это было уже в Свердловске, где Савельев стал работать в Уральском Политехническом институте (УПИ). Здесь он заведует лабораторией Автоматики, готовит и защищает кандидатскую диссертацию, заканчивает и докторскую диссертацию по автоматизации оборудования золотодобывающих драг, ведет преподавательскую работу, становится доцентом, часто бывает в командировках в Москве.
Живя в Свердловске, Савельев часто посещает местный Оперный театр, филармонические концерты классической музыки. Помимо научной и педагогической работы, он с удовольствием занимается и общественной партийной деятельностью в парткоме УПИ, в частности, отвечая за связь с комсомольскими организациями студентов.
В 1975 году Савельев решает перебраться поближе к любимому Ленинграду и своим родителям и переводится работать в Новгород, в недавно созданный Новгородский Политехнический институт (НПИ) доцентом на кафедру Электротехники и Автоматизации производства (ЭАП). Савельев получает в Новгороде трехкомнатную квартиру №21 в новом преподавательском доме по проспекту Ленина, 56. Дочь Ольга поступает в новгородскую среднюю школу №8, где учится вместе с будущей женой Ионова Еленой Бурачек. К весне 1976 года относится первое знакомство Савельева с Ионовым на кафедре ЭАП, куда Ионов пришел работать инженером после окончания НПИ.
К 1975-1976 году в недавно (1973) организованном Новгородском политехническом институте сложился нездоровый морально-психологический климат, обусловленный серьезными недостатками в учебно-воспитательной и научной работе. Особенно это касалось злоупотреблений в финансовой сфере, производившихся с ведома и согласия руководителей НПИ. Этими нарушениями к моменту переезда Савельева в Новгород уже занималась партийная комиссия Новгородского областного комитета КПСС.
Попав в новый для него коллектив, Савельев сразу же сталкивается с неприемлемой для него системой работы, когда все решает небольшая группа “посвященных” и не всегда чистых на руку людей. Он вступает в борьбу на стороне правды и законности. Одним из следствий этого стало заведение по представлению парткомиссии уголовного дела на тогдашнего ректора НПИ Ю.А. Полякова и его последующее осуждение к 5 годам исправительной колонии за допущенные финансовые нарушения.
Савельев попытался переломить сложившиеся в НПИ методы работы, утверждавшие порочные, антиленинские методы работы с людьми. Он входит в состав партийного комитета НПИ, добивается избрания в 1977 году своего нового единомышленника и друга Ионова секретарем комитета ВЛКСМ института, и вдвоем они ведут работу по оздоровлению обстановки в коллективе. Однако силы были неравными и обстановка в стране и партии не благоприятной для их победы.
В конце 1979 года Ионов поступает в очную аспирантуру Московского Энергетического института и уезжает в Москву. Обновившееся руководство НПИ и оставшиеся старые, затаившие злобу соратники Полякова воспрепятствовали переизбранию Савельева на должность доцента кафедры ЭАП, и с сентября 1980 по март 1981 года он оставался безработным. Эту ситуацию Савельев тяжело переживал. Все его попытки устроиться хоть на какую-нибудь достойную работу в Новгороде пресекались недоброжелателями, и весной 1981 Савельев почти в полном отчаянии меняет свою трехкомнатную квартиру на комнату в ленинградской коммуналке и переезжает с семьей в Ленинград, на Петроградскую сторону, на улицу Блохина, 6 – 1.
В Ленинграде Савельев первоначально устраивается работать в НИИ, занимающийся внедрением новой для того времени микропроцессорной техники, часто ездит для консультаций в Москву. Однако тяжелые душевные переживания дают о себе знать – летом 1986 года с Савельевым случается инфаркт, и три месяца он лежит в родном доме в Холме, поправляя здоровье под присмотром матери.
Поправившись, Савельев переходит на преподавательскую работу в Ленинградский Гидрометеорологический институт (ЛГМИ), где и работает до конца жизни. В декабре 1989 года Савельев вновь чувствует себя плохо, и утром 22 января 1990 года он умирает от сердечного приступа на пороге поликлиники невдалеке от своего ленинградского дома. Ионов присутствует на прощании с Савельевым в ЛГМИ 24 января. Родные решают похоронить Савельева на родине, и 25 января 1990 он был предан земле на холмском кладбище, рядом с могилой своего отца (через 3 года здесь будет похоронена и его мать).
20 мая 2002 года Ионов впервые побывал в Холме на могиле своего духовного отца и друга и написал там же стихотворение:
МОЕМУ ДУХОВНОМУ ОТЦУ
Я слушал шум майских берез
Над тихой твоею могилой,
И сердце без боли, без слез
Духовной наполнилось силой.
Отец! На коленях молю, -
Не дай мне испить эту чашу!
Тебя, как живого, люблю
И дружбу бессмертную нашу…
Но если ты скажешь мне пить,
Я выполню все – без усилья.
Ты дал мне Отчизну любить
И в небо несущие крылья!
Первое впечатление Ионова от Савельева было комическим. Придя весной 1976 года работать инженером на кафедру ЭАП во многом по воле случая и имея большой ветер в голове, Ионов воспринимал происходящее на кафедре и в институте как праздник жизни, как спектакль, зрителем которого он является. Сохранилась шуточная программка этого “спектакля” с “актерами” – коллегами по кафедре, написанная Ионовым под впечатлением от шедшего тогда по телевидению сериала про советского разведчика Штирлица. Вот она:
“ГДЕ ВЫ, ДОКТОР БОРМАН?”
(Драматическое повествование о последних днях фашистского рейха)
Роли исполняют и дублируют:
Доктор Борман - доц. Петров
Мюллер - инж. Шпак
Геббельс - доц. Савельев
Адмирал Канарис - доц. Цветков
Кальтенбруннер - асс. Никитин
Штирлиц - б. уч. мастер Троцюк
Связной из Москвы - инж. Ершов
Мальчик с улицы - ст. инженер Сысак
Электрик - Ю.Н. Нельмин
И проч., и проч…
Спектакль идет ежедневно, кроме выходных и праздничных дней с 9 до 18 часов в помещении Новгородского политехнического института.
Первое восприятие Ионовым Савельева как Геббельса - министра пропаганды было не оригинальным (его многие так воспринимали) и не случайным: Савельев резко выделялся среди большей частью занудливых провинциальных ученых своей простонародной речью и кажущейся агрессивностью эмоционального напора. Внешность его также была выразительной: крупное открытое лицо в густыми черными волосами, зачесанными назад, властный подбородок и нос оттенялись небольшими, но красивыми глазами и губами. Вот рисунок профиля Савельева, сделанный Ионовым на одном из заседаний кафедры ЭАП
Савельев с удовольствием общался с молодыми инженерами. Его резкий и порой насмешливо – живописный голос часто произносил “крылатые фразы”, которые Ионов тогда записал в следующем виде:
КРЫЛАТЫЕ ФРАЗЫ
( Для сдачи кандидатского экзамена)
Выступления Савельева на научных собраниях и семинарах кафедры ЭАП были не менее эмоциональными и неожиданными и задевали, как наждак, неискушенную душу Ионова. В то время он записал некоторые из фраз Савельева в следующем виде:
“Интуитивно-содержательный принцип Мюллера, его происхождение и так далее, и тому подобное”
Научно-исследовательская работа (НИР), которой занимался инженер Ионов при участии доцента Савельева был связан с разработкой автоматизированной системы управления производством (АСУТП) сборочного производства черно-белых кинескопов на новгородском заводе “Элкон”. Однако мысли молодого повесы Ионова больше, чем работой, были заняты в 1976 году вступлением в общество охотников НПИ, подготовкой и сдачей на права вождения автомобиля и мотоцикла, оформлением соискательства и подготовкой к сдаче кандидатского минимума по марксистско-ленинской философии, первой настоящей любовью…
Работал тогда Ионов на втором этаже корпуса №1 НПИ на Ленинградской, 41, в аудитории 1205. У Савельева, как и у других преподавателей, постоянного стола не было, и он часто заходил к Ионову выпить с ним стакан чаю или кофе. Но это было уже потом, при более тесном знакомстве, а пока Савельев просто обратил внимание на молодого высокого и худощавого инженера по фамилии Ионов.
Ионову как-то с ехидством сказали на кафедре, что его спрашивал Савельев, сказав: -“Где этот искатель жемчуга?” Спустя 25 лет Ионов лучше понял, вспомнив, эту фразу своего друга, когда пел в вокальной студии чарующую любовную арию Надира из оперы Бизе “Искатели жемчуга”, и к его глазам подступили слезы.
Между тем, к лету 1977 года обстановка в НПИ накалилась в прямом и переносном смысле. В новом корпусе института в “секретной” комнате с финансовыми документами работал неприметный старый коммунист – проверяющий из парткомиссии Обкома КПСС. Среди коллектива циркулировали разные слухи, однако все их превзошла новость: Ректор Поляков резко выступил на бюро Обкома против выводов парткомиссии, и для разрешения конфликта материалы комиссии передали по предложению первого секретаря ОК Антонова в судебные органы.
Это означало новый поворот в судьбах уже немалого коллектива НПИ, где только на дневном отделении обучалось более 2000 студентов. Бескомпромиссная борьба шла и на партийных собраниях, и в комсомольском комитете, секретарь которого Ткаль тоже обвинялся в каких-то финансовых нарушениях. Савельев, прямо называвший правящую верхушку института “бандой наглецов”, искал себе соратников. Его выбор пал на тогда уже старшего инженера кафедры ЭАП Ионова, и в сентябре 1977 он предложил ему стать новым секретарем комитета ВЛКСМ НПИ.
Это предложение Ионов поначалу встретил в штыки, но оно стало впоследствии для него благотворным отрезвляющим душем. Еще в 1974 году Ионов вступил в члены КПСС, со второго курса и до окончания института был членом комитета комсомола, но не зная хорошенько жизни, он витал в облаках, проча себе прямую и быструю карьеру аспиранта и доцента, - дальше его профессиональные мечты не простирались… А тут “возвращение назад” в комсомол, да еще в кампании с таким “одиозным” человеком, каким считали Савельева в институте!
Но Савельев настаивал на этом своем предложении очень твердо. Ионов был в состоянии аффекта – он не мог понять, почему его – молодого, талантливого соискателя кандидатской степени, у которого все получается, хотят бросить на “грязную” и непопулярную работу, к тому же в условиях разразившегося в институте кризиса? Ионов ходил, сам не свой, обращался за помощью к коллегам, стучал во все двери, протестуя духовно и физически против “насилия” Савельева, но тот оставил открытой только одну дверь – дверь согласия.
Как Ионов сейчас благодарен Савельеву за то, что тот практически силой заставил его покориться своей воле! Впоследствии, прочитав в Евангелии от Матфея слова Христа Возьмите иго Мое на себя и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо и бремя Мое легко (11,29), Ионов понял, что это иго Савельева, казавшееся таким тягостным, оказалось высшим благом, доступным ему. Но к этому выводу вела его длинная, узкая и трудная дорога жизни.
А тогда под сильнейшим давлением Ионов все-таки согласился стать освобожденным секретарем комитета ВЛКСМ НПИ, но с условием, что его основной работой останется НИР в институте, а в райкоме комсомола он оформится на пол-ставки по совместительству. Провели собрание студентов, уже избранных в комитет, и Ионова избрали секретарем, Что дальше делать, он хорошенько не представлял, хотя комсомольскую работу за 6 лет учебы в институте узнал довольно хорошо.
4. Настоящее знакомство
Настоящее знакомство, как это и водится у русских людей, началось с рюмки водки. Темным октябрьским вечером 1977 года Ионов постучался в дверь квартиры Савельева на 4 этаже дома по проспекту Ленина, куда пригласил его хозяин. Ионов запомнил небольшую комнату с гитарой на стене и секретером с книгами, за которым они с Савельевым и расположились. Была рюмка или две водки, закуска в виде квашеной капусты и куска буженины, но главное, Ионов почувствовал какое-то по-домашнему теплое отношение Савельева к себе, отношение, которое сразу, в одну минуту растопило весь лед недоверия тревоги – о таком Друге Ионов раньше только мечтал. Он предчувствовал эту Встречу, когда весной 1975 написал такие строки:
Смутный запах горелых трав
Кружит голову, как вино…
Может быть, ты все-таки прав:
Мне, как все, любить не дано!
А люблю я зеленый лист,
На воде голубую рябь,
Небо, красное от зари,
Губы, мокрые от дождя,
Лица, добрые от тревог,
Желтый в окнах вечерних свет –
И совсем я пока не бог,
Но люблю я на свете всех!
И хочу, чтоб любили меня,-
Ведь так грустно порой одному,
Что готов приласкать коня
И стихи прочитать ему…
Савельев искренне полюбил Ионова. И когда он однажды сказал ему: -“Я ожидаю от тебя чего-то необычайного!”, Ионов серьезно воспринял эти слова и до сих пор не забыл их и всегда стремился оправдать их всей своей жизнью.
5. Первый блин
Первый “блин” совместной с Савельевым работы Ионов чуть не испортил. Осенью 1977 партком и комитет комсомола должны были организовать и провести посвящение первокурсников в студенты. Это было запланировано сделать у крыльца 1 корпуса НПИ. Был разработан сценарий посвящения с выступлением ректора, вручением первокурсникам символического ключа от знаний и студенческого билета.
Все было бы хорошо, если бы Ионов не имел обыкновения опаздывать на автобус в самый неподходящий момент. Вот и в тот день он выскочил в болоньевом плаще и шляпе (которую почти никогда не носил) и с портфелем из дома на улице Мерецкова 1, бросившись к остановке напротив дома. Но 10 автобус уже ушел. Ионов побежал к другой остановке – через площадь Победы к зданию телеграфа и стал ждать там другие автобусы, но их тоже не было, а время неумолимо приближалось к 9 часам утра. В полном отчаянии Ионов остановил такси и примчался на нем к институтскому зданию за две минуты до начала мероприятия.
Первое, что увидел Ионов, выбравшись из такси, это кулак Савельева, который тот показывал ему в негодовании. Оказалось, было из-за чего: студенты собрались, но среди организаторов царила растерянность – не знали, где поставить машину с громкоговорителями, как расставить студентов и т.д. Все это удалось решить в течении пяти минут и, хотя с небольшим опозданием, посвящение началось и прошло вполне успешно.
В дальнейшем было много разных встреч и мероприятий, но кулак Савельева, которым тот помахал издалека Ионову, тот запомнил навсегда – надо быть точным!
6. Похвали меня!
В парткоме политехнического института Савельев отвечал за связь с комсомольской организацией. “Комсомол – пристяжной ремень партии!” – не раз повторял он старый советский лозунг. И претворял его в дела.
С октября 1977 по инициативе Савельева комитет комсомола НПИ начал проводить фестиваль студенческого творчества – для этого разработали положение, взяв за основу методичку по комсомольской работе, привезенную Савельевым из Свердловска, - и дело пошло: начались концерты, вечера и выставки студентов. Об этом, в частности, собирался рассказать Ионов на одном из партийных собраний института, которое проходило в большой 17 аудитории старого корпуса НПИ на площади Победы.
Они с Савельевым сели рядом в середине зала, и когда ведущий сказал в микрофон: “Слово предоставляется секретарю комитета ВЛКСМ Ионову Александру Семеновичу”, и Ионов уже стал вставать с места, Савельев вдруг шепнул ему: “Похвали меня!”. Это было немного неожиданно для Ионова, но он послушался друга, и выйдя к трибуне, уже знал, что скажет обо всем так, как хотел этого Савельев, и не кривя душой в то же время. Так все и получилось. Фотография Ионова именно в этот период – за рабочим столом комсомольского секретаря – приведена ниже.
Однако не все восприняли похвалу и благодарность Ионова в адрес члена парткома Савельева, курировавшего комсомол, спокойно. Ионов запомнил, как на следующий день утром он зашел в помещение парткома НПИ и там встретил заведующего кафедрой “Радиосистем” Казырбаева – злейшего противника Савельева (который по своему обыкновению давать клички, называл Казырбаева Пол Потом – по имени камбоджийского диктатора того времени). Казырбаев был в полном бешенстве, и стоя у стены, сказал Ионову о его вчерашнем выступлении на собрании: - “Так, как вы хвалили Савельева, не хвалят даже Леонида Ильича!” (он имел в виду Брежнева, тогдашнего Генерального секретаря ЦК КПСС, любившего похвальные речи в свой адрес).
Но Ионов промолчал, ничего не ответив своему бывшему заведующему выпускающей кафедрой. Второе и последнее их нелицеприятное общение произошло годом позже, когда Казырбаев прошипел при встрече Ионову: “Мне стыдно, что вы были моим учеником!”. Но и это Ионов воспринял спокойно. Он уже действительно не был учеником Пол Пота – Казырбаева, он был учеником своего Учителя - Савельева. И это придавало ему великую силу.
Ионов также промолчал и на яростное восклицание осенью 1978 другого врага Савельева – “всемогущего” доцента Сокола: “Я уничтожу тебя!”. Ионов знал, что те семена веры в торжество добра, чистоты и справедливости, которые были посеяны в его душе с детства, и которые так поддержал и взлелеял Савельев – эти семена уже взошли и дадут прекрасные плоды, неподвластные никакому врагу. Так и получилось.
И когда в октябре 2002 года Ионов пришел к Соколу и спросил его о Савельеве, Сокол лицемерно пробормотал: “Я ничего не помню, это было давно” и ушел от разговора. А ведь Савельев говорил как-то Ионову, что именно Сокол, работавший у ректора Полякова в подручных, выдал ему своего босса, проговорившись, что именно Поляков заправляет ВСЕМИ делами в институте. Но это Ионов услышал от Савельева уже позже, в середине 80-х годов, когда и в его жизни, и в жизни страны СССР начали происходить большие перемены.
С первых же месяцев совместной с Ионовым общественной работы Савельев стал направлять его и в области научных исследований – у Савельева был тот синтетический склад русского ума, который из пестрой картины событий, фактов и явлений действительности, умел выхватывать главное и направлять усилия на него в первую очередь. Он часто посещал технический отдел магазина “Прометей” на Ленинградской улице, книжные обзоры в областной библиотеке в Новгородском Кремле (куда часто брал с собой Ионова) и записывал названия заинтересовавших его книг. Ионову запомнился и случай в Москве, когда как-то после посещения ресторана “Москва” на Манежной площади, Савельев потащил его в находящуюся недалеко Государственную публичную научно-техническую библиотеку на Кузнецком мосту, где они и выясняли что-то в “приподнятом” состоянии. Что – не запомнилось, но факт – был!
Осенью 1978 года Савельев посоветовал Ионову купить только что вышедшую в русском переводе книгу американского автора Р. Шеннона “Имитационное моделирование. Искусство и наука”, которую Ионов тогда же с большим вниманием и интересом прочел. Именно обзор по имитационному моделированию стал в последующем темой его реферата, представленного в Московский энергетический институт перед поступлением в аспирантуру.
Именно в этой книге Ионов впервые узнал об имитационном (мнимом, воображаемом) моделировании и его широкой трактовке Р Шенноном, который писал: “Имитационное моделирование есть процесс конструирования модели реальной системы и постановки экспериментов на этой модели с целью либо понять поведение системы, либо оценить различные стратегии, обеспечивающие функционирование данной системы” (то есть управлять системой! - А.И.).
Глобальная концепция модели как средства управления системой, ее мнимой части, второй половины любого объекта – стала основополагающей для дальнейшей научной деятельности Ионова. Так, именно язык – как имитационную модель действительности сразу воспринял Ионов, уже тогда глубоко увлекшийся поэтическим творчеством гениального Павла Васильева. В этом случае сама имитационная модель (мышление, неотделимое от языка) является объектом управления! Кроме того, Шеннон рассматривал имитационную модель в основном как средство прогнозирования и противопоставлял ее аналитическим моделям. В дальнейшем, оказалось, что имитировать, в частности, в игровых программах, можно и аналитические модели.
А тогда, В 1978, первым объектом, имитационную модель которого пришло в голову построить Ионову, стал конвейер сборочного производства кинескопов на заводе “Элкон”, по договору с которым Ионов работал как инженер. Доклад Ионова по этому вопросу осенью 1978 года на научном семинаре кафедры ЭАП вызвал даже небольшой шок у слушателей от новизны подхода, а затем стал основой целого научного направления на кафедре по имитационному компьютерному моделированию поведения технологических объектов промышленного производства.
После поступления в аспирантуру Московского Энергетического института (МЭИ) в декабре 1979 года Ионову очень пригодилось знакомство с моделированием объектов типа “черный ящик”, описываемых Р. Шенноном и заданных только реализациями их входа и выхода. Под научным руководством доцента МЭИ Владимира Ивановича Доценко Ионов стал заниматься идентификацией таких объектов с помощью математической модели наиболее общего вида (ряды Вольтерра), а затем и имитационным компьютерным моделированием самих этих рядов Вольтерра и прохождения “через них” заданных входных сигналов.
После защиты кандидатской диссертации (1982) Ионов обратился в середине 80-х годов к моделированию человеческого мышления, которое само по себе является моделью, мнимым отражением окружающего мира. Так возникла идея разработки комплексной логики, соединяющей объект и его модель в единое комплексное целое. По существу, согласно комплексной логике, человек – это имитационная модель окружающего его мира – он “имитирует” его в своих мыслях и поведении. С другой стороны, окружающий субъекта мир антропоморфен, человекоподобен (уже потому, что содержит в себе других людей) и сам в чем-то имитирует ( копирует) отдельного субъекта. Вся разница – в том, кого имитировать, кого взять за эталон моделирования.
Таким эталоном с точки зрения комплексной логики является воплощенный (комплексный) человеко-бог, Христос. Недаром в одноименной программе “Христос” имитируется совершенная интуиция. Современная действительность стала во многом имитационной, то есть другими словами виртуальной. Да и само мышление человека – это, по существу, имитационное моделирование им прошедших и будущих ситуаций его (и не только его) жизни.
Вот чему положил начало в Ионове его незабвенный друг Савельев. Но когда хмурым ноябрьским вечером 1985 года они встретились в Москве на ВДНХ в ресторане “Океан”, и Ионов произнес слова: “Поэзия – это наука, и наука – это поэзия!”, Савельев не совсем с ним согласился, он произнес: - “Да, конечно, есть поэзия в науке, но…”. А Ионов уже тогда твердо шел за Павлом Васильевым по опаснейшему пути преобразования модели мира и в какой-то мере увлек за собой Савельева, подарив ему в 1980 году листок с машинописной копией начала Васильевской “Дороги”. Эти стихи Савельев, по его признанию, носил в кармане пиджака, на груди:
Далекий край, нежданно проблесни
Студеным паром первой полыньи,
Июньским лугом, песней на привале,
Чтоб родины далекие огни
Навстречу мне, затосковав, бежали.
Давайте вспомним и споем, друзья,
Те горестные песни расставанья,
Которые ни позабыть нельзя,
Ни затушить, как юности сиянье.
Друзья, давайте вспомним про дела,
Про шалости веселых и безусых:
Споем, споем, чтоб песня нас зажгла,
Чтоб песня павой по полу прошла –
Вся в ярых лентах, в росшивах и в бусах,
Чтоб стукнула на счастье каблуком,
И побледнев, в окошке загрустила
По старому. И все равно о ком,
Чтоб пела в трубах, кровью и ледком
Оттаивала песенная сила.
Есть в наших песнях старая тоска
Солдатских жен, и пахарей, и пьяниц,
Пожаров шум и перезвон песка,
Комарий стон, что тоньше волоска
И сговор птиц, и девушек румянец,
Любовей, дружбы и людей разброд –
Пускай нас снова песня заберет!
Разлук не видно, не было печали,
В последний раз затеем хоровод
Вокруг того, что молодостью звали.
Последний “научный” разговор Ионова с Савельевым состоялся летом 1989 года, после того, как Савельев прочитал депонированную статью Ионова “Применение комплексной логики для идентификации изображений”. Савельев тогда упрекнул автора за некую “не совсем искреннюю постановку задачи” Но для Ионова было уже поздно останавливаться – он уже вступил на трудный путь познания комплексной ИСТИНЫ.
8. В дороге
Савельев не любил больше двух недель оставаться на одном месте – он, по его словам, “застаивался”, и ему требовалась разрядка в виде перемены места. Таким местом чаще всего оказывалась любимая им Москва.
Савельев и Ионов выписывали командировку по НИР “для получения консультаций” на предприятии или в институте, брали купейные билеты на скорый поезд №42 Новгород – Москва, садились вечером в вагон и на следующее утро оказывались в столице Союза Советских Социалистических Республик!
Купе вагона было первым местом, где они побратались духовно – тут и вечерний чай, и закуска, и откровенные дорожные разговоры о жизни. Особенно запомнились Ионову две картины. Первая: они с Савельевым едут в конце мая 1978 года в Москву. Поезд только что отъехал от Новгорода, за окнами медленно проплывает свежая зелень придорожных высоких кустов, задевающих окна – а в кустах вовсю гремят соловьи! Это соловьиное пенье в оранжевеющих движущихся лучах заходящего солнца, вызывало в душе неповторимую радостную картину обновляющегося мира, весны и счастья. Позже, тяжелой зимой 1990 года в посмертном стихотворении-песне “Брату”, посвященной Савельеву, Ионов вспомнил этот чудесный майский вечер:
Помнишь, как это было
Тысячу лет назад –
Солнце для нас светило,
Мой неразлучный брат!
Ты вот недавно помер,
Я живу, как в норе, -
Холодно нынче в доме,
Холодно на дворе…
Встретимся ли, не знаю,
Здесь или там, вдали –
Помнишь, нас звуки Мая
К звездам с тобой несли?
Другое памятное дорожное впечатление связано с возвращением в “тупик советской власти”, как Савельев называл Новгород. Отрезок пути от Москвы до Чудова по центральной магистрали страны поезд № 42 пролетал, как всегда, с бешеной скоростью, так что в вагоне все качалось и гремело. Ранним утром поезд прибывал на станцию Чудово, где его отцепляли от электровоза и подцепляли паровоз, который, медленно пыхтя, тащил вагоны еще 80 верст до Новгорода. Так вот, в одно прекрасное летнее утро Ионов проснулся в просторном четырехместном купе, где они с Савельевым ехали уже от Чудова вдвоем, от ярких солнечных лучей восходящего солнца и от неожиданной тишины и спокойствия мира. Они с Савельевым лежали друг против друга в просторном старой постройки купе, молчали и почти не разговаривали все два часа оставшейся им дороги – они наслаждались неожиданным счастьем ничем не тревожимого духовного покоя после кричащей, суетливой, сумасшедшей Москвы и нескольких часов гонки по Октябрьской магистрали. “Жизнь – это мгновенье!” – любил повторять Савельев. А тут было целых два часа!
В Москву Ионов с Савельевым ездили вместе в 1977-79 годах много раз, встречались они там и в 1980-82, когда Ионов учился в московской аспирантуре, и после… Но все по порядку:
В первую же совместную поездку Савельев с Ленинградского вокзала повез Ионова в Московский Энергетический институт (МЭИ), где кафедрой Автоматики заведовал давний знакомый Савельева – профессор Герман Карлович Круг. Друзья вышли ранним осенним утром из станции метро “Бауманская” и сразу окунулись в старую немецкую часть Москвы. Они сели в 37-й трамвай и через 15 минут вышли на Красноказарменной улице 24, где размещался институт, поразивший Ионова масштабностью главного корпуса и обилием студентов. Савельев представил на кафедре Ионова, договорился о предоставлении ему места в заочной аспирантуре, и они поехали обедать.
Излюбленным местом Савельева в Москве был маленький рыбный ресторан “Изба рыбака” возле Бауманского рынка. Обычно они заказывали рыбное ассорти на закуску, уху с расстегаями или солянку на первое и что-то из вторых рыбных блюд, немного водки или вина. Культуру застолья Савельев во многом почерпнул в Грузии – они сидели не спеша, обсуждая свои проблемы, но как водится между русскими, сразу же переходили на мировые и вечные проблемы. Вспоминая эти незабвенные застольные беседы, Ионов в 1980 году написал Савельеву такой экспромт:
Гармонии нет места в этом мире,
И счастье – не в машине и квартире.
Вести борьбу назначено судьбой
Нам с богом, чертом и самим собой.
Лишь в музыке ты можешь отыскать
Мгновений вечности прекрасную печать –
Она звучит в моей душе и вновь
Воспламеняет стынущую кровь!
Музыку Савельев любил русскую, особенно Шаляпина и народную песню, знакомую ему с детства: “Куда ведешь, тропинка милая…”. Но сущностью жизни Савельева была борьба с тем, что он ненавидел в людях и обществе – то есть с людскими и общественными пороками. И хотя Ионов с Савельевым никогда прямо не говорили о Христе, у него была истинно христианская жизненная позиция.
Будучи в Москве, они часто слушали музыку – концерты Моцарта в филармонии, оперу во Дворце съездов, музыкальный спектакль в театре… Искусство вдохновляло Савельева на его борьбу, давало новые силы.
Друзья часто бывали на ВДНХ, там ходили по павильонам, закупались, ели сосиски в тесте, запивали их пивом и говорили, говорили, говорили. Савельев рассказывал о себе, о жизни, учил Ионова ее премудростям ненавязчиво, но настойчиво и напористо. И Ионов отвечал ему любовью. Савельев будто предвидел грядущие тяжелые события для страны, для себя с Ионовым и готовил его для этого “решительного боя”. Он часто повторял, что придет время, когда придется палками загонять наглецов по домам. И уже в 1979 году это время для Ионова наступило.
С женщинами отношения Ионова всегда складывались непросто – он искал воплощения высокого идеала, невозможного в реальности. Но в 1976, в 23 года он испытал первую настоящую и счастливую любовь к Марианне Корсак, которая впоследствии и спасла его в тяжелых духовных испытаниях. Но об этом следует рассказать отдельно.
А в 1979 к Ионову пришло искушение в виде женитьбы на женщине по имени Зоя. Это имя ему не нравилось, как не очень нравилась и сама женщина, но Ионову было 26, поступать он тогда собирался в заочную аспирантуру, вокруг, казалось, ничего лучшего не было… Кроме того, Зоя искусно играла роль “Золушки” в злом мире, а Ионов добровольно взялся за роль “принца” – избавителя от страданий.
Все решилось жарким летом 1979года. Савельев как всегда уехал к матери в Холм в отпуск, его совета очень не хватало, но он был недоступен. В одну из встреч с Зоей Ионов (совершенно неожиданно для себя самого) сделал ей предложение. Они подали заявление в ЗАГС, свадьбу наметили на конец октября.
В конце августа Ионов в первый и последний раз переспал с Зоей, а через неделю она заявила ему: “Я получила то, что хотела – я беременна” и дала понять Ионову, что он ей больше не нужен. Это стало для Ионова страшным шоком. В одно мгновенье весь его привычный добрый мир перевернулся и стал злым, Ионов на долгое время перестал понимать, что происходит.
Свадьба, конечно, не состоялась. Теперь, спустя 23 года после случившегося тогда, Ионову ясно, что от фатальной женитьбы на Зое его по существу спас маленький зародыш его сына. Если бы не он, свадьба бы состоялась, и на судьбе Ионова можно было бы поставить жирный крест.
Савельев, узнав обо всем, поддержал Ионова и его родителей – он встречался с отцом Ионова по просьбе того. После этой встречи отец много раз повторял: Савельев – друг нашей семьи.
По совету матери и с помощью Савельева Ионов переоформил документы в очную аспирантуру, сдал экзамены и в декабре 1979 уехал учиться в Москву, но рана его души была слишком тяжела – в июне 1982 года у Ионова появились первые признаки душевной болезни. Несмотря на это, он продолжал работать, защитил диссертацию в декабре 1982 года и, вернувшись в Новгород, стал работать преподавателем и продолжать научную работу. В 1984 Ионов женился на девушке по имени Елена, в 1985 у них появилась дочь Наталья.
Но в 1991 году болезнь обострилась, и Ионов был признан инвалидом. Годы с 1991 по 1995 Ионов провел в тяжелых душевных муках. И только приход в конце 1995 года ко Христу в новгородском соборе Святой Софии положили начало духовному возрождению Ионова, которое продолжается по сей день.
Искушение злом перевернуло всю жизнь Ионова, свело его с ума, но он прошел и через это и сейчас с благоговением несет свой христианский крест, зная, что та жертва в виде еще не родившегося сына, которую он принес во имя Христа, была угодна Ему. Он воздал сторицей.
Россия, горькая страна
Всего изведала сполна,
И хоть себя великой мнит,
Досель на идолах стоит.
- так начинается стихотворение Ионова начала 80-х, посвященное Савельеву и 1000-летию Крещения Руси. Поэзия, музыка и друзья были с Ионовым во все дни и годы тяжких испытаний и борьбы.
После того, как в 1983 году Ионов вернулся в Новгород после окончания аспирантуры и стал работать преподавателем НФ ИПК, встречи с Савельевым, постоянно жившим в Ленинграде, стали редкими, но от этого не менее яркими.
Летом 1983 года Ионов решил предпринять кольцевой пробег на машине отца по маршруту Новгород – Старая Русса – Холм – Пушкинские Горы - Псков – Новгород. Первым и единственным местом его продолжительной остановки стал дом Савельева в Холме. Приехал Ионов в Холм под вечер, и так как заранее не знал адреса Савельева, решил навести справки в местной гостинице, где он однажды (летом 1976 года) уже ночевал.
В гостинице Ионову сказали, что дом Савельева находится через две улицы, налево, и Ионов отправился его разыскивать. Савельев как раз вез на тачке бидон воды от ближайшей колонки. Они обнялись. “Может быть, так и лучше” – сказал Савельев, имея в виду то, что Ионов приехал без специального приглашения и даже не зная, здесь ли его друг.
Савельев и слушать не захотел слов Ионова о том, что тот остановится в гостинице, и вскоре Ионов уже подгонял свой ВАЗ–2102 к одноэтажному деревянному домику Савельева. Тот познакомил его со своей матерью, накормил, провел в большую комнату и положил спать на оттоманке у окна, а сам лег на кровать у стены. Ионов впервые ночевал в деревянной избе, и проснувшись утром, увидев тикающие ходики на стене, Савельева на кровати, услышав деревенскую тишину, прерываемую петушиными криками, ощутил на несколько минут блаженный покой.
Савельеву длительный покой был как будто противопоказан, и на следующий день с утра они отправились “за черникой” по родным для Савельева холмским дорогам – через Морхово, Тухомичи, Наход, сделав в конце концов кольцо и возвратившись к вечеру в Холм. Чернику они собирали недолго, больше разговаривали. Ионову запомнилось, как в глухом лесу, в черничнике, Савельев вдруг сказал: “Ну вот, здесь уж, наверное, нет подслушивающих устройств!”.
На следующий день Ионов с Савельевым и его племянником поехали в деревню к родственникам Савельева “на банкет”. Чтобы проехать к нужному дому в этой деревеньке к югу от Холма, надо было преодолеть крутой спуск к речке и такой же крутой подъем от нее вверх. Когда ехали туда, Ионову удалось проехать это место без труда, но после “банкета” в машину сели еще два человека, и в середине крутого подъема от реки она встала из-за того, что недавно прошел дождик, и дорога была грязной. Ионов собирался продолжить подъем, включив сразу вторую скорость, но Савельев в силу своего неуемного темперамента, зачем-то выскочил из машины и встал позади нее. Получилось так, что после того, как Ионов дал полный газ, из-под задних прокручивающихся колес на Савельева полетел град из мокрых мелких комков грязи, и его костюм и он сам почти мгновенно покрылись этой грязью снизу доверху.
Дома мать отругала Савельева, но делать нечего – его костюм надо было полностью отстирывать. Так закончилась эта незабываемая комическая ситуация. На следующее утро Ионов уехал из Холма, возвратился туда он в следующий раз только 19 лет спустя – уже на могилу Савельева.
Видимо, из своего пребывания в молодости в Грузии, Савельев привез обычай целоваться с близкими друзьями при встрече и прощании. Таких встреч и прощаний за 14 лет знакомства было много, но в последний раз, уже при последнем прощании с Савельевым Ионов поцеловать его не решился, он был для него еще слишком живым. Вот что этому предшествовало.
Савельев умер от сердечной недостаточности утром 22 января 1990 года. 23 января его дочь Ольга позвонила в Новгород Ионову и сообщила эту скорбную весть. На следующий день Ионов был уже в Ленинграде на квартире Савельева на улице Блохина и разговаривал с его женой и ее близкими. Из Холма приехал за Савельевым автобус, они заехали в морг за телом и поехали на гражданскую панихиду на работу Савельева – в Гидрометеорологический институт.
Гроб с телом Савельева стоял в фойе института на постаменте, произносились казенные речи институтского руководства и коллег, а Ионов стоял и вглядывался в такое родное лицо своего друга, душа которого, казалось, еще жила.
На лице Савельева явственно проступала жесткая черная щетина – ведь волосы растут и у покойников – а Ионов все смотрел и смотрел на своего духовного отца и не хотел принимать его смерти, он чувствовал, пока еще смутно, что отныне они вместе, навсегда вместе.
Савельев, как и все, не думал о своей приближающейся смерти – за месяц с небольшим до нее он прислал Ионову поздравительную открытку с Новым, 1990 годом:
В январе 1999, к девятой годовщине смерти друга Ионов посвятил ему стихотворение-песню “Девять лет”:
Вот и минуло девять уж лет
С этих пор, как ушел ты туда,
Где ни жизни, ни времени нет,
Ну а может, и есть – не беда1
Девять дней, девять лет иль веков –
Это в общем не все ли равно?
Если жил ты среди дураков,
То открыл хотя б смерти окно!
Ты любил эту жизнь, как никто,
Ты и умер, куда-то спеша,
Но твое я запомнил пальто,
И слова твои помнит душа.
Ты любил говорить, что живешь
Не на десять процентов – на пять,
И как маску ничтожная вошь
Заставляет тебя надевать…
Я-то помню, каким ты бывал –
Добрым, нежным и даже смешным,
Как ты руку мою целовал –
Это не унеслось, словно дым!
Я отсюда тебе шлю привет –
Если там ты родился вновь,
То тебе уже девять лет,
И мою ты увидишь любовь.
Льются ливни среди зимы…
Но поверь мне, хотя бы в одном –
Не расстанемся вечно мы!
Савельев часто напевал слова из своей любимой арии мистера Икса из оперетты Кальмана “Принцесса цирка”:
Цветы роняют лепестки на песок,
Никто не знает, как мой путь одинок.
Сквозь снег и ветер мне идти суждено,
Нигде не светит мне родное окно.
Устал я греться у чужого огня,
Так где же сердце, что полюбит меня?
Живу без ласки, боль свою затая,
Всегда быть в маске судьба моя!
Савельев почти не снимал маску перед людьми всю свою жизнь, но здесь Ионову хотелось рассказать о своем друге так, как он его видел – без маски. Ионов мог бы еще многое написать – о совместных с Савельевым поездках в Брянск и Ленинград, в Перынский Скит и Юрьев монастырь, в Нащинское болото за клюквой и в Савинский лес за березовыми вениками, о совместных походах в баню на набережной Александра Невского в Новгороде и в ресторан “Детинец” в Кремле… Но всех воспоминаний о Савельеве не сможет вместить компьютер.
Когда 20 мая 2002 года Ионов был на могиле Савельева в Холме, на ней цвели ландыши. И Ионов понял, что лучшей памятью его другу будет продолжение дел Савельева, его наказов и воплощение его мыслей в этом земном мире. И еще Ионов понял, что в его душе до конца жизни, а может, и после него, будут цвести ландыши этой памяти.
